Вечер, ветер, фонарь горит,
Льёт на землю с небес вода,
Я сижу у входной двери -
Так никто не умеет ждать!
Ей вернуться давно пора,
Весь расстроенный от и до,
Половик начинаю драть.
Но когда она входит в дом,
Всё прощаю, не помня зла.
Обаятельный как никто,
Я буквально сбиваюсь с лап,
Помогая снимать пальто!
От того, что поёт душа,
Откровенно навеселе.
Я её полосатый шарф -
Разорву как голодный лев,
Поворчу, наигравшись всласть:
“Где так долго гуляла ты?
Что мне вкусного принесла?
Кто тебе подарил цветы?
Улыбалась каким дружкам?
С кем сегодня была в кино?”
И, как будто сердясь слегка,
Tкну ей в руку свой мокрый нос.
Что касается тех “ребят” -
До чего дуракам везёт!
Я не буду делить тебя,
Потому, что моя и всё!
Как волнительно и чудно -
Мне становится, ой, умру!
От тепла её стройных ног,
От тепла её нежных рук!
В мире большего счастья нет,
Чем коснуться её плеча,
На колени забраться к ней
И тихонько урчать, мурчать -
Так, чтоб сердце играло гимн,
Всеми лапами четырьмя!
В коридоре слышны шаги -
Мне пора, извините! Мяу!
Льёт на землю с небес вода,
Я сижу у входной двери -
Так никто не умеет ждать!
Ей вернуться давно пора,
Весь расстроенный от и до,
Половик начинаю драть.
Но когда она входит в дом,
Всё прощаю, не помня зла.
Обаятельный как никто,
Я буквально сбиваюсь с лап,
Помогая снимать пальто!
От того, что поёт душа,
Откровенно навеселе.
Я её полосатый шарф -
Разорву как голодный лев,
Поворчу, наигравшись всласть:
“Где так долго гуляла ты?
Что мне вкусного принесла?
Кто тебе подарил цветы?
Улыбалась каким дружкам?
С кем сегодня была в кино?”
И, как будто сердясь слегка,
Tкну ей в руку свой мокрый нос.
Что касается тех “ребят” -
До чего дуракам везёт!
Я не буду делить тебя,
Потому, что моя и всё!
Как волнительно и чудно -
Мне становится, ой, умру!
От тепла её стройных ног,
От тепла её нежных рук!
В мире большего счастья нет,
Чем коснуться её плеча,
На колени забраться к ней
И тихонько урчать, мурчать -
Так, чтоб сердце играло гимн,
Всеми лапами четырьмя!
В коридоре слышны шаги -
Мне пора, извините! Мяу!